Борис Завгородний

 

«Огонь забвения»

 

 

     Все закончилось. И теперь,  опустошенный, он сидел, и даже мысль об ожидающей его участи совершенно не интересовала его; напротив — отвлекала. А время кончалось, и потрачено оно было на сон, еду, мысли, не относящиеся к делу, от которого зависело его будущее, - но и на работу, которая сейчас аккуратной стопкой исписанной бумаги лежала на столе. Снова и снова вместо того, чтобы подумать: а что еще можно улучшить, исправить? - он задумчиво вертел в руках стило и, вспоминая, переживал прошедшее, ничуть не жалея о своем выборе. С тех пор, как он помнил себя, с тех пор, как  овладел искусством чтения, он всегда ставил себя на место сочинителя, мечтал о том, что, когда  вырастет, он тоже вступит в братство писателей и будет писать так же интересно - и даже лучше. Именно так! Ведь недаром после определенного количества прочитанных им книг он понял, читая очередной толстенный опус, что не так все это было! Совсем не так! И тогда вот и овладело им желание понять самому и рассказать другим —  КАК ЭТО БЫЛО НА САМОМ ДЕЛЕ!

И вот настал его час. Час выбора. И он не сомневался, что сделает то, о чем мечтал все время.

Вот он, преодолевая невольную робость, останавливается на пороге  Храма Литературы. Дрогнувшей рукой он берёт дверной молоток, и с каждым ударом картина того, как это было на самом деле, всё ярче и ярче встаёт перед его глазами. Дверь раскрывается неожиданно, и он едва удерживает свою руку, чтобы не нанести удара  привратнику, одетому в парадные златогалунные одежды. Видения того, как это было на самом деле, уходят не сразу, и он почти не обращает внимания на то, куда его ведет привратник. Но раскрываются широкие двойные двери, и он заходит в просторный зал, где сидят строгие судьи. Те, чьи имена он запомнил с тех пор, как  постиг искусство чтения.

Волнуясь, он рассказывает о своей жизни, о своем плане. Обращается с просьбой дать ему возможность принять испытание. Он знает, что ожидает его в том случае, если он не справится с заданием — Огонь Забвения!

 Судьи начинают совещание, тихо переговариваясь между собой, и сквозь громкий стук  сердца до него доносятся их неразборчивые слова. Впрочем, кое-что он слышит, а то, чего не понимает, услужливо дорисовывает фантазия. Вот мэтр, автор забавной истории о том, как народ долго со сноровкой катал свое солнышко, пока не пришло чудовище и не проглотило его, говорит, обращаясь к другому мэтру, рассказавшему когда-то не менее забавную историю о маленьком сереньком ослике: «Да кто он такой!», и  сердце замирает, в испуге остановившись. Вот мэтр, написавший знаменитые сказания о подростках и не только, кривится и что-то  неслышно говорит соседу, в котором он узнаёт автора эпопей о летающих островах, и тот, соглашаясь с ним, корчит страшную маску, ищет у себя на груди воображаемое орудие наказания… Ну, это понятно и без слов… Устремленные  на него взгляды, кажется, прожигают  насквозь, но он терпит и ждет решения судей. Сурово братство сочинителей, ох, сурово! И сплочено так, что не каждому дано пробиться в его ряды!

Но вот суровые жрецы службы порядка молча отводят его в комнату, и он остается ждать решения высокого собрания. Ответом служат  принесённая ему стопка бумаги и стило. А также большие песочные часы, теперь, после того, как он закончил свою историю, целиком занявшие его внимание. Бумага исписана; на ней он поведал строгим судьям, как это было на самом деле. Медленно-медленно падают песчинки на песчаную горку, но как быстро летит время! Он смотрит, как зримо уходит время, и вспоминает свой мир. Здесь друзья оказываются врагами, а враги, наоборот, друзьями, хорошие плохими, а плохие хорошими, день поменялся с ночью, а солнышко с луной, и совсем нет никакой надобности его катать, так как оно привинчено к небосводу здоровенным шурупом. Да и не солнце это вовсе, а Око Настоящей Силы, когда-то посылавшее людям добро и тепло, но теперь, после того, как его навечно привинтили к небосводу, ослепшее…И плачет оно, не видя, что творится, и заливается мир его слезами.  Здесь число полтора оказывается целым, а  единица дробной, да и весь мир, его родной мир стал по его воле квадратным, а не круглым. И его родные ковыльные степи  по своим делам бороздят многочисленные сухопутные подводки… И падают, медленно падают с хрустального небосвода серебряные светящиеся звезды - прямо под ноги человекам в черных блестящих плащах…

 Но вот последняя песчинка упала на горку песка, и время остановилось. А затем остановилось его сердце, и он вдруг увидел себя со стороны - как он  падает вверх в гигантский небесный костер! И в последний момент, перед тем как сгореть, он  вдруг понял, что это и есть  Огонь Забвения. И странное, так и не понятое им удовлетворение, - не испуг, не жалость, а именно понимание, что вот он, наконец, достиг того, чего так  хотел, к чему так стремился, овладело им.

 А затем все поглотил свет, и пришла тьма!